Скала мрака слепо смотрит в мою сторону. Подводная лодка прекращает всплытие. Волны тонко разливаются по плоскости туши. Я вижу пенные лужи на стальном полу. Лужи посреди моря! О Боже! Дурная волна несет меня прямо к подножию башни. Кажется, можно вскарабкаться на металлический пол. Кажется, можно подбежать по языку стальной суши к мрачной стене и начать колотить кулаками в глухую грудь пьяного титана. Волна выбрасывает меня на металл. Я спятила от ужаса. Обдирая руки, я цепляюсь за пол. Он покрыт скользкой соленой слизью. Вскакиваю. И шатаясь, бегу босиком к рубке. Я бегу по узкой черной дорожке к основанию башни. Я бегу, а волны пытаются сбить меня с ног, я падаю, захлебываюсь в пене, вскакиваю, и снова бегу вперед, и, добежав, отчаянно стучу в отвесную стену. Спасите! В ответ ни звука. Я плачу. Кричу. Все напрасно! Задираю голову вверх. На глухой глыбе ни одного теплого огонька, ни глазка, ни дырочки, ни капельки света. Ни одного опознавательного знака. Это она — гадская адская сука — протаранила киль моего корабля. Я рыдаю. Я не могу устоять на ногах. Я падаю на колени и разбиваю до крови коленные чашечки. Очередная волна легко смывает меня с туши и несет над мелководьем панциря к морде акулы, а затем еще дальше и дальше, в морской размах рассвета. Я настолько близка к смерти, что чувствую всей кожей отчаяния, что лодка медленно, вязко и слепо пускается за мною в погоню. Сначала под волны уходит остов, посреди вод остается только мрачная голова злобы, увенчанная спицей антенны. Безглазый шлем слеп и глух, и все же видит меня. Вот вода дошла ему до линии рта, вот видны только темные щели мрака, за которыми прячутся чьи-то глаза. Башня прет в мою сторону, уходя все глубже и глубже в морскую пучину. Лодка хочет размозжить жертву о стальную стену, но я слишком мала, легка и неуязвима, как неуязвима глупая пробка. В воде виден уже только стальной лоб махины. Я пытаюсь отплыть с той незримой прямой, по которой плывет чудовище, но волны заодно с моей смертью. Как ни вертятся морские гребни — я остаюсь на линии прицела. Смерть приближается. Вот видна только макушка черепа, а вот и она уходит в воду — на поверхности остается только один чертов коготь. Кажется он разрежет сейчас пловца пополам. Мамочка! И опять смерть отменяется, адская вязальная спица скрывается в воде когда до жертвы оставалось меньше метра. Мимо! Я хватаю рукой пенный след смерти на темной воде: тони, сволочь! Я вижу, как черное веретено проходит ровно подо мной и… и я снова одна среди волн.
И снова я не успеваю до конца осознать весь пережитый ужас — взлет на мыльный загривок — я вижу недалеко от себя человека в спасательном оранжевом жилете. Он тоже видит меня. Это женщина. Старая усатая цыганка с золотыми серьгами в ушах. Как нелепо они сверкают сейчас. Увидев меня, женщина начинает истошно кричать, но это не зов на помощь, а нечленораздельный, протяжный, гортанный звериный вопль отчаяния. Кричать и хлопать по воде, поднимая брызги. Я не сразу понимаю в чем дело. Я пытаюсь подплыть ближе, чтобы держаться против гибели вместе, вдвоем, ободряя друг друга. Я уже приноровилась к жилету и могу, сильно работая ногами, проплыть в нужную сторону. Подплыв ближе, я ору: «Перестаньте кричать! Берегите силы!» Но вопль продолжается. Женский крик перекрывает шум шторма. Тут я понимаю, что цыганка сошла с ума. Я вижу ее смуглое лицо, искаженное воплем, безумные глаза, хвосты мокрых волос в вопящем рту. Удар волны в рот — и несчастная замолкает навсегда. Она хотя бы не заметила собственной смерти. Я пытаюсь держаться подальше. Но меня — конечно же! — на миг прибивает к женщине. Жилет к жилету. Лицом к лицу. Она еще бьется в агонии. Легкие пытаются извергнуть воду. По смуглому лицу пробегает зыбь умирания. Я вижу жесткие усики на ее полной верхней губе. Как дико сейчас замечать такое… Старая усатая цыганка до сих пор стоит у меня перед глазами!
Взлетев на шаткой волне, я пытаюсь увидеть опрокинутый киль корабля. Вот он! Отчетливо виден на воде красный горб кошмара. Цвет! Черно-белое кипение шторма распустилось розой тусклого пурпура поверх фиолетовой бездны. Борясь с волнами, я не заметила как наступил рассвет. В спокойном приливе света отчетливо виден красный цвет краски, которой было выкрашено корабельное днище. А вот и жерло пробоины — чернеет акульей пастью поверх ватерлинии. Там могила моей единственной подружки детства! Верочка! Мы встретимся на небесах и вместе проклянем Небо!
Еще один взлет на загривок волны — я вижу справа морскую шлюпку. Она почти что пуста. Видны три или четыре человека на веслах. Они видят оранжевый поплавок и плывут в мою сторону. Я слышу близкие шлепки весел об воду. Эй! Ко мне тянутся сразу четыре мужских руки. Именно это приводит меня в состояние дикой истерики: в большой лодке на полсотни человек — только члены команды в жилетах и ни одного пассажира! И когда мой поплавок втаскивают в шлюпку, я начинаю визжать и кусаться. Моряки не понимают моего гнева и тогда один из них — видимо судовой врач — всаживает в ляжку одноразовый шприц и впрыскивает в мышцы какую-то гадость от шока.
Последнее что я помню — дружный мужской крик: «Вертолет!»
Что еще? Еще один общий вскрик: «Смотрите, он тонет! Тонет!»
В сетчатой люльке меня первой втащили в салон геликоптера.
И сразу новый укол в ту же ляжку. Уйя! Дальше — тишина.
Я проснулась в уютной больничной палате с католическим распятием на белой стене. Я одна. Я лежу на постели. Первое впечатление — острая белизна стен настолько резка, а распятье так колко сверкает от солнца, что я на миг закрываю глаза. Я чувствую себя полной сил. Как прекрасен соломенный цвет солнца на моих руках — кожа отливает как персик. Я лежу лицом к распахнутому окну с поднятым жалюзи. Слышен щебет птиц. Видны круглые купы зелени. Неужели я уцелела! Я жива! Здравствуй, Лизочек! Кошмар остался только в твоей памяти, ни одна капля воды не долетит оттуда до твоего лица! Я не хочу оглядываться в прошлое! И не буду.