Охота на ясновидца - Страница 134

134

Но самое жуткое поджидало Даму с черным взглядом косых очей. Осколок лампы, кривой и раскаленный как коготь черта в аду на скользком пальце, влетел в ее вскрикнувший рот и, очертив на языке, легкий кружок боли, с напором бритвочки вошел между зубов правой челюсти и, разрубив десну, пропорол щеку изнутри насквозь, вылезая из середины ланит кипящим пунцовым пьяным от живой крови стеклянным червяком, который одновременно разрывал в мясе сквозящую дыру и, как-то нагло дразнясь язычком из стекла, вертелся над вопящей плотью.

Я хотела закрыть глаза, но не могла стиснуть веки.

Эта дама, эта стерва, что охотилась за мной гончей собакой, не вскрикнула, а только лишь всхлипнула, брызжа на скатерть дождем рта полного краски. Кровища свесилась языком вишневого киселя.

То, что так долго, так жутко — сном — врезалось в мою память и что я так долго вспоминаю, на самом деле длилось всего пару мгновений, словно смерть, облизываясь, бегло оглядывала свои жертвы смертельным же взглядом. И легкий бег ее быстрого взора по коже оставлял такие ужасные раны.

Только проклятая Фелицата уцелела от налета осколков!

А карле достало в лицо пригорошней стеклянного песка.

И оно покрылось рдяною сыпью, подобно тому наглому крапу, который метит цветы орхидей.

Наверное, поэтому я выстрелила второй раз — больше от ярости против мерзавки, чем следуя правилу дня: все делать дважды.

Я выстрелила и второй раз туда же — в потолок, в лопнувший глаз осьминога. Последствия этого выстрела были так же ужасны. Видимо, выстрел замкнул электропроводку, и из черной дырищи в стол ударил разряд света и зигзаг искр. Скатерть вспыхнула, как-то необыкновенно быстро, но при этом необычайно тихо, ровным церковным янтарным пламенем цвета весенней ромашки. Все жертвы инстинктивно — червями боли — отпрянули от стола, кроме суки Фелицаты, которая потрясенно смотрела перед собой и вдруг выхватила из огня букетик истерзанных гиацинтов. Толчком шока выхватила…

Пора! Беги, Лизок!

Я змеей выскользнула из своего убежища и на миг остановилась на пороге, открыто и глупо, с прямой спиной, с вызовом ярости и торжествы: я жива, козни дьявола!

И только тут Фелицата увидела Гepcy, она еще не понимала, умом, кто стоит там — открыто и прямо — на пороге с вскинутым оружием над головой, но душа ее уже орала благим матом от страха: «Она узнала меня!» Глаза ее стали мертвы как белые флоксы, которыми убирают в гробу тело покойника.

Жди меня, гадина! В этом же платье, где повиснет по капле крови на каждом стразе!

Я опрометью вылетела в коридор, и, пряча револьвер, помчалась навстречу стюарду. Он тоже бежал навстречу, бежал, услышав истошные вопли и увидев вспышку огня.

— Скорей, на помощь, — кричала я.

— Что случилось?

— Их наказала судьба!

И мы потрясенно промчались мимо, еле-еле увернувшись, чтобы не брякнуться лбами.

Беги!

Прямо, до конца коридора. Затем — по лестнице вниз. Через музыкальный салон. На третью палубу.

Я вылетаю к борту корабля и останавливаюсь — перевести дух. Спокойно, дура! К ноге! Гулять. Дышать морским воздухом.

Меня разом оглушают гулкие шлепки и раскаты воды за бортом. Мамочка! Над водой, клокоча, занимается ночной шторм. Волны сотрясают корабль ударами жидких каменных глыб. Вид Балтики мрачен от гнева. До самого горизонта острые гребни колючей воды, пенные перевалы, черные хребты влаги, ямины мрака, полные мыльного снега, слюни ярости над пьяной от качки водой.

Мимо — бравый моряк.

— Это шторм? — мой голос выдавал страх буржуа перед стихией.

— Пока нет, мамзель, но будет, — его ответ насмешливо вежлив.

— Сколько баллов сейчас? — я пытаюсь выдавить улыбку из тюбика.

— Четыре балла. Ветер — 20 метров в секунду. Температура воды за бортом — Г8 градусов по Цельсию.

— А сколько до берега?

— Мы на траверзе Аланских островов. До них всего километров пятьдесят. Ступайте а каюту, мамзель. Честь имею.

Тут в его форменном кармашке зажурчала рация: ага, наш стюард поднял тревогу.

Я последовала его совету, но спокойствие морячка было обманчивым. Я — Розмарин! Я — Роза морей! Я чувствую море: там занимается нешуточный шторм. Над Балтикой набирала силы морская пурга. По громовой воде — извиваясь, — летели пенные змейки и прочий белый наркотический бред, пар, соленые слезы.

Я никак не могла собраться с мыслями, чтобы понять толком то, что только что слышала из уст скорпионов.

Лишь в своей каюте чувство страха отшатнулось: иллюминатор был зашторен жалюзи, у кровати горела спокойная лампа, гул моря не так слышен; потыкав в кнопочный телефон я заказала бокал «Шабли», унять нервную колотилку, а когда стюард ушел, и вино было выпито, я, нагишом, по ковру прошла в туалетную комнату — смыть с кожи пот, а с сердца — следы кровавой каши, подумать, наконец, поразмыслить… как вдруг! Заметила краем глаза чье-то присутствие. Нечто живое блеснуло на кафельном пятачке душа — душа ушла в пятки… на шахматной плоскости кафеля небесной окраски, как драгоценная брошь из яшмы в оправе желтого золота сверкал в глаза мой жук-носорог, мой живой амулет, который я вытащила из под колес на шоссе. Как ты сюда попал?! Я упрятала его в кармашек новенькой сумочки, которую купила в Хельсинки. Я нашла точную копию своей утопленницы — крокодиловая кожа, такой же размер, форма трапеции, только ручки были длиннее, да цвет шелка внутри не бежевый, а сиреневый с ромбиками перламутра. Я сложила туда свою последнюю уцелевшую драгоценность: спасательную книжку сказок Перро с письмом отца к тетке, подкупила для ровного счета зеркальце кругленькое и глупое, да духи в парчевом мешочке как у мамочки, «Пуазон», но на корабле, психуя за сохранность такой волшебной ерунды, взяла на прокат сейф и упрятала все за стальную дверцу, завертела на ключ, а ключик пристроила на брелок у ремня.

134